НЕНАВИСТЬ И ЛЮБОВЬ

Дело в том, что никто из них еще не пришел в себя от безжалостно подавленного восстания — весь город залит был кровью. Воцарившееся волнение, подобно туману, окутывало все вокруг, проникая в любые, даже самые крохотные, щели. Взбудоражило оно тюрьму, переполненную руководителями восстания. К вечеру заключенные почувствовали, что на свободе творится что-то неладное.

Доктор Хосни эфэнди со дня своего ареста сидел в одиночной камере, так как был одним из руководителей восстания и его подвергали особым допросам. Свидетели здесь были ни к чему. Несмотря на то, что он был арестован уже больше месяца назад, следствия проведено не было: ежедневные пытки и изощренные способы обесчестить его к следственным действиям не имели никакого отношения. Что бы ни происходило в камере, доктор молчаливо терпел, свою боль не показывая никому.

В этот день в тюрьме стало особенно шумно. Внимание доктора Хосни привлекло какое-то непривычно суетливое передвижение тюремщиков за перегородкой камеры. И тотчас возник рой мыслей и вопросов… Раздававшиеся в коридоре шаги остановились перед его камерой, со скрежетом вошел ключ в замочную скважину. В открывшуюся дверь быстро вошли надзиратели, неся с собой два стула, маленький столик и лампочку, которую поставили на стол. Перед тем как выйти, один из них обратился к заключенному:

— Приведи себя в порядок! В присутствии господина судьи ты должен быть в человеческом виде.

Каким образом можно привести себя в порядок в такой обстановке? Скорее всего, надзиратель сказал так по привычке, издеваясь над заключенным. Он был мастер психологической пытки. Хосни уже научился не принимать его слова близко к сердцу, но даже огрызнуться не успел, как два человека в гражданской форме вошли в его камеру. Быстро сели на стулья и один, наверное, секретарь, приготовился писать. Другой просматривал бумаги, которые держал в руках, потом оторвался от них и, повернув голову в сторону заключенного, высокомерно осмотрел его снизу вверх. Потом, не скрывая неприязни, уж слишком зло произнес:

-Встать, идет суд.

Здесь, в тесной и темной камере, он вел себя так вольготно, словно был в своем кабинете в городской администрации.

Заключенный медленно, словно нехотя поднялся.

-Твое имя?- вопрос прозвучал, как крик.

Заключенный удивленно смотрел на судью, как бы говоря: зачем кричать? И так хорошо слышно. Так же медленно, как и вставал, явно демонстрируя, что подчиняется обстоятельствам, тихо, но с достоинством ответил:

— Я доктор Хусни эфэнди.

Судья посмотрел на секретаря и, не скрывая иронии, сказал:

— Ты посмотри, без стыда говорит о себе, что он доктор. Мы сделали его доктором, чтобы жил он с людьми, приносил им пользу, но он захотел жить среди дикарей! И не просто остался с ними во время бунта, он даже руководил им!

Хосни, почувствовав иронию судьи, молчал.

-Хорошо, — продолжил судья. – Как и положено в цивилизованном государстве, мы будем судить тебя. Здесь. Сейчас. Ты находишься в здравом уме? Можешь отвечать на наши вопросы?

— Конечно, — одним словом ответил заключенный на оба вопроса.

— Если так, начнем.

Судья обратился к секретарю:

— Все, что мы будем говорить, записывай.

Секретарь утвердительно кивнул головой.

Судья, не глядя на заключенного, сказал:

— У нас есть факты, которые доказывают твое участие в бунте. Больше того, что ты был одним из его руководителей. Это так?

— Да. Для того чтобы сохранить имя своего народа, я был с ним.

-Я спрашиваю, ты был в числе руководителей? Твои пустые слова мне не нужны.

-Я ответил, но повторю. Подтверждаю: я защищал свой народ.

— Это все пустые слова: борьба, свой народ. Оставь их при себе. По законам нашей страны ты – предатель, а предателей казнят.

— Это ваш закон, и меня он не касается.

— Тебя об этом не спрашивают.

-Тогда зачем суд?

Судья понял, что этого заключенного голыми руками не возьмешь. С ним надо быть начеку. И решил не вступать с ним в дискуссию.

— Закон для чего? Конечно, такие люди, как ты, законов не признают, но мы не будем отходить от своих принципов и законов своей страны. Мы всегда поступаем по закону. И сейчас на его основе мы тебя судим…

По имеющимся у нас данным, собранным на доктора эфенди, тебя надо было бы уже десять раз казнить.

— Ну спасибо вам, вы так милосердны! Вместо десяти раз, вы казните меня один…

— Молчать! Закрой свой рот! – заорал судья. — Я много терплю, но вижу, что ты не достоин терпения…

Судья замолчал. Но у него не было времени ни помолчать, ни подумать. Ему в тот же день предстояло вершить суд и в других камерах, поэтому он перестал задавать доктору вопросы, перейдя сразу к заранее заготовленному приговору:

— Закон превыше всего. Мы принимаем решение: ты приговорен к повешению.

Говоря это, судья, не отрываясь, смотрел на доктора Хосни, чтобы увидеть его реакцию на приговор. Но в глазах заключенного увидел …равнодушие. Он спокойно ждал, чем закончится допрос.

Судья не поверил своим глазам:

— Ты слышал меня? Ты понял, что я тебе сказал?

-Да, — безо всяких эмоций ответил заключенный.

Спокойствие и чувство собственного достоинства доктора, с которыми он выслушал смертельный приговор, произвело впечатление на судью. И он уже другим тоном спросил у него:

— Тебе не жалко своей молодости? Раскайся, а то будет поздно…

— Я по своей воле встал на путь свободы и по своей воле иду на казнь. Почему я должен пожалеть? Какое здесь может быть раскаяние?

В течение этого месяца у доктора Хосни было достаточно времени для размышления и о жизни, и о восстании. Он сожалел только об одном: они плохо подготовились к восстанию и теперь он не сможет передать свой опыт молодым, не успеет рассказать, что он видел, что чувствовал, к каким выводам пришел. Ему захотелось перед смертью, чтобы его голос был услышан всем народом, чтобы его слова стали наказом и предупреждением для всех, кто не хотел терпеть насилие и готов был отдать жизнь за глоток свободы:

— Помните: причиной нашего поражения стала вражда между нашими племенами.

Да, он думал о сопротивлении, о том, как в дальнейшем избежать ошибок и самим борцам найти общий язык…Но это не означает, что его не посещали мысли о личной судьбе, его погубленной молодости, не пронзала сердца жалость к жене, которую оставляет молодой вдовой. И сердце сжималось, и мысли приходили, но он безжалостно гнал их, перекрывая дорогу слабости. В противостоянии с врагом он должен быть сильным. Но где же взять эту силу, чтоб не склонить головы, чтоб стона его никто не услышал…

Эту силу доктор Хосни черпал из своего сердца, в котором жила бесконечная любовь к своему, не знавшему счастья народу, к своей поруганной родине, к родному очагу и …молодой жене. Оставаться стойким ему помогала и ненависть к врагам. И когда на ум приходили мысли о смерти, он успокаивал себя: если человек может жить как раб, значит, у него нет души. А человек без души – просто тело… И зачем нужна такая жизнь?

Святая вера в народ, который предпочтет рабству смерть, давала ему силы мужественно переносить пытки, не теряя чести, помогала достойно держаться перед судом.

— Что ты за твердолобый такой? – не удержался судья. И, явно хитря, продолжил:

– Даже перед смертью не отступаешь от своих безумных идей. Я-то думал, что ты попросишь прощения у Камаль паши. И веревка на твоей шее расслабилась бы.

— Милости просит виноватый. Я себя не считаю виновным, зачем же буду просить о милосердии?

— Наверное, до самой смерти ты не откажешься от своей глупости. Если так, то уже завтра ты будешь повешен.

— Если вы приняли решение повесить меня, зачем играть со мной? К чему этот спектакль?

Доктор был прав: это был не суд, а грубая, наспех придуманная игра в видимость правосудия. На самом деле, был получен приказ: перед приездом в город Камаль паши необходимо казнить всех, кто стоял во главе бунта. И поэтому судье были даны полномочия на месте принимать решение и без промедления его исполнять. Поэтому он пропускал любые слова заключенного мимо ушей, вел разговор по намеченному руслу, уверенный в себе и довольный собой. Он понимал, что человек, осознающий свою вину, и сам знает, какое грозит ему наказание…

— Хорошо, я огласил наше решение. А каково твое последнее желание?

Хосни в первый раз с интересом посмотрел на судью. Он так смотрел на него, словно говорил: неужели еще что-то человеческое осталось в вас, если спрашиваете о последнем желании человека, приговоренного к смерти?

Взгляд заключенного судье не понравился. Он не сумел или не захотел скрыть недовольства:

— Ты чего так смотришь на меня? Несмотря на вашу дикость, все равно мы по-человечески относимся к вам…

Доктор Хосни хотел сказать ему: «И не стыдно вам даже произносить такие слова, как человечность, марать их»… Но промолчал. Промолчал в ответ на слова, оскорблявшие его человеческое достоинство, промолчал впервые за время заключения. Он вдруг ощутил бесполезность всяких слов: все равно каждый останется при своем мнении. С этой минуты он осознал цену времени: с каждой секундой улетучивалось время здесь, неумолимо приближаясь к вечной тьме…

— Хорошо, наше время иссякло. Какое твое желание?

С последними словами судьи неожиданно на доктора Хосни повеяло ветерком свободы. Теперь слово было за ним. Вереница желаний обрушилась на него. И вдруг он услышал свой голос, услышал слова, помимо его воли сорвавшиеся с языка:

— Моя супруга в городе. Если вы серьезно хотите исполнить мое желание, я хочу один час быть с ней.

Доктор Хосни чуть-чуть помолчал и тихо добавил:

— Я хочу спать с ней.

Судью смутило такое желание заключенного. Он ожидал чего угодно, только не этого. Он даже не знал, что ответить ему. Не желая терять перед заключенным своей значимости, официально, как и во время допроса, спросил:

— Кто тебе сказал, что мы не отвечаем за свои слова?

Хосни не хотел затевать дискуссию и ответил кратно:

— Это мое последнее желание. Я сказал.

— Да что это за желание такое? Объясни! Это желание человека? Только животные, перед тем как им отрежут голову, могут жрать. Но человек перед смертью…А, видимо, ты захотел, чтобы твой род продолжался! А разве ты не знаешь, что ваш род бесплодный, вы никогда не получите плодов, никогда не победите!

Эти слова очень больно отозвались в сердце Хосни, кровь бурлила, толчками врываясь в голову, пеленой мутило разум, но он сдержался, не проронив ни одного резкого слова. Только грустно подтвердил его слова:

— Да, это так.

— Что это так? – прервал его судья.

— На самом деле мы не победим, если будем для вас лишь охотничьими собаками. Вы забыли, кто на Балканах с вашими врагами воевал? Кто создал конференцию в Сивасии и Арзруме? Благодаря кому вы победили англичан в Стамбуле? Благодаря кому пришел к власти ваш отец, Камаль паша? Вы не знаете, что это все благодаря нам? Память у вас отшибло? И вместо благодарности за наши подвиги вы убиваете нас сегодня.

— Молчать! Закрой рот! – судья не пытался скрыть свой гнев. Хотя понимал, что не сможет противостоять правде слов заключенного.

— Раз вы сделали себя ослами, мы кататься на вас будем.

Доктор Хосни уже не следил за словами и эмоциями:

— Ваша полиция и следователи пытают заключенных. И нет конца вашему цинизму и беспределу: вместо того, что судить меня по закону, вы глумитесь надо мной. Да, вы в праве дать мне самое строгое наказание. Но у вас нет прав оскорблять меня и мой народ!

Эти слова как бы отрезвили судью, он понял, что слишком далеко зашел в своих словах. Но вместо того, чтобы извиниться, он иронично заметил:

— Мой бог! Вот уже и врач становится адвокатом. Не хочешь пожаловаться на меня?

— Моя жалоба будет обращена к богу и истории человечества.

— Теперь еще и бога вспомнил! Когда бунтовали, вы и о боге и об истории не думали, а сейчас…

Тут судья, не дожидаясь ответа заключенного, обратился к секретарю:

— Пиши. Суд принял решение: доктора Хосни завтра утром повесить.

Сказав это, судья поднялся. Подойдя к двери, пристально посмотрел на доктора. Тот, собрав в кулак все свое мужество, спокойно и с достоинством смотрел на него. И в его глазах не было ни капельки сожаления и раскаяния. В них четко читалась известная курдская пословица – «барашек, рожденный для резни».

Тогда судья остро осознал силу духа человека, стоявшего перед ним, который с достоинством ожидал своего последнего часа, добровольно отказываясь от милости врага. Он четко и спокойно, без иронии и ерничества, как равному, обещал:

— Мы выполним твое желание.

И с этими словами вышел из камеры.

Он поговорил с начальником тюрьмы, чтобы подготовили для доктора ту самую комнату, за происходящим в которой можно было наблюдать из смежного помещения. Там собирался укрыться сам судья, чтобы все видеть и слышать. Да, он принял такое неприглядное решение, потому что своими глазами захотел видеть: как человек перед смертью может спать с женщиной…

Вот уже ночь начала умаляться. Прежде чем охранник тюрьмы привел Хосни и его супругу в приготовленную для них комнату, судья устроился рядышком. Он увидел уж слишком скромное убранство комнаты свидания: кровать, накрытая одеялом, да маленькая лампочка. Сторож сначала привел в комнату Хосни, а потом и его жену. Перед тем как уйти, предупредил:

-У вас час времени.

Дверь закрылась. И тотчас доктор почувствовал себя свободным человеком: ни уз, ни мучителей. Отбросив все, что волновало и мучило еще минуту назад, он подошел к жене. Словно цветущую лилию, он нежно, боясь повредить цветки, обнимал ее, лаская руки, плечи, груди… Прикоснулся губами к уху, задыхаясь от счастья и предвкушения близости:

— Моя Шукрия! Если б ты знала, как я счастлив, как хорошо, что перед смертью я могу обнять тебя…

Он крепче прижал ее к себе.

С первого взгляда Шукрия не узнала своего мужа. От прежнего Хосни остался только голос. Перед ней стоял совсем незнакомый человек: длинная борода, всклоченные волосы, измученное лицо. Даже взгляд был не его… Она прижалась к нему, положив голову на грудь, и помимо ее воли из сердца вырвались слова:

— Боже мой, что они сделали с тобой! Пусть тоже будет и с ними!

Чуткое женское сердце подсказывало Шукрие, что нескончаемые пытки, сутки без еды и питья оставили следы лишь на внешности мужа, но душа его была прежней. Он, как прежде, погладил волосы жены, ладонями обхватил ее голову и с нескрываемой страстью посмотрел в глаза. Его глаза были красноречивее всех нежных слов: искры любви и желания, горевшие в них, как осколки волшебного зеркала, поразили изболевшееся сердце женщины.

Как в первую брачную ночь Шукрия почувствовала неведомое тепло и возбуждение жениха, так и сейчас исходящие от его тела тепло и желание пронзили ее… по всему телу пробежала дрожь. Огонь любви, усиливаясь, жег обоих, что никак не соответствовало положению, в котором они находились. Но они не замечали ничего. В этом убогом мире их было только двое.

Хосни увлек Шукрию к кровати. Из своего убежища судья видел, как волны страсти захлестнули их, заполонив собой все пространство… В первый раз Шукрия всю себя, без стыдливости и смущения, отдала мужу. Мужчина и женщина стали одной плотью, сама природа руководила ритмом их соития… Из уст женщины вырвался крик радости, он прерывался стонами боли, грозящей пустоты, и снова уносил ее на вершину блаженства…. Не выдержав наплыва неизведанных эмоций, Шукрия заплакала… Ее плач не был похож на отпевание мертвых… Фонтан высшего наслаждения был причиной слез…

Судья все это видел и слышал. Он покинул свое убежище, но крики женщины еще долго раздавались в его ушах. Лицо его искажала гримаса недовольства — то ли оттого, что он подглядывал в замочную скважину, то ли потому, что в этот миг ненавидел себя… Ища оправдания своему поступку, он решил, что будет смотреть, как преступник пойдет на казнь, как он примет свою смерть.

Перед восходом солнца, когда доктора Хосни вели к виселице, события всей жизни промелькнули перед его глазами. Из всей вереницы воспоминаний больше всего волновал его последний час, проведенный с Шукрией. Ее плач и крики продолжали звучать в его сердце. Когда его взгляд упал на виселицу, все существо его охватили ненависть к врагам, лишившим жизни не только его, и любовь – к своему народу, к своей Шукрие. Время перестало существовать. Он понимал, как много значит для него и палачей этот его последний миг. Время доказать безграничную любовь к родине — с достоинством принять смерть. Хосни уверенно шагнул к виселице. Он не позволил никому приблизиться к себе. Сам встал на стул, сам взял веревку и накинул себе на голову, сам оттолкнул стул ногой… В это последнее свое мгновение он сделал все, что мог.

Через мгновение душа человека, жаждавшего справедливости, покинула навсегда наш жестокий мир…

Судья, решивший посмотреть на смерть Хосни, был свидетелем его последних минут… Когда доктор эфенди накинул себе веревку на шею, судья снял кепку, склонил голову перед ним и, быстро отвернувшись, ушел.