БАВЕ НАЗЕ
— Я хочу сказать,
что как я не был свободен в выборе родителей – так же я не был свободен в выборе
нации. Если бы была моя воля – я бы никогда не захотел быть сыном народа, чей
язык запрещен. Я хотел бы быть американцем – это самое мощное государство в
мире.
Судья вновь
удивленно посмотрел на стоящего перед ним молодого человека и прервал его:
— А почему ты не
хотел бы быть турком?
— Я не хочу быть
сыном нации, которая угнетает другую нацию.
— Как ты смеешь
говорить такие слова в суде! – На этот
раз тон судьи был жестким.
— Я говорю то, что
думаю. Я повторяю, что родился курдом не по своей воле. Как по воле Бога я
родился от своей матери – так по Его же воле я оказался представителем этой
нации. Так в чем же моя вина, если я родился в такой семье? Если вы судите меня
за это – вы судите Бога.
Судья никак не
ожидал от этого человека такой защиты. Он смотрел на него не то, чтобы с
восхищением – но с удивлением. Джаладат же, увидев, что установилась тишина,
продолжал уже более свободно и уверенно:
— Да, я спрашиваю:
в чем моя вина? Как могло случиться, что человека судят за поступок, который он
не совершал? Да, человек по своей воле может стать членом какой-то партии – но
никак не сыном какой-то нации. Если государство судит волю Божью – Бог должен излить на него свой гнев, и оно
должно сгинуть! И Бог, который молчит перед лицом несправедливости – это не Бог.
При этих словах
судью словно облили холодной водой. Он вздрогнул и понял, что его подсудимый
зашел слишком далеко.
— Молчать! – Машинально
приказал он.
Но Джаладат, не
слушая его, кричал:
— О, Боже! Разве
ты не видишь и не знаешь, что творится в тюрьмах? Как может быть, чтобы мать
пришла на свидание к сыну – избитая, и ушла избитая? – Джаладат вдруг воздел
руки к небу. – Почему же Ты не видишь этого произвола? Почему?!
Выкрикнув это,
Джаладат почувствовал такую душевную боль, что уже не в силах продолжать –
закрыл лицо руками и, не стесняясь, разрыдался. Судья растерялся, несмотря на
весь свой огромный опыт, давно приучивший его к хладнокровию перед всем, что ни
происходит в суде. Однако он тут же опомнился и поспешно объявил, что суд
удаляется на совещание.
Когда
судья вернулся – было прочитано решение об освобождении Джаладата. Его
оправдали на основании двух бумаг. Первая сообщала, что Джаладат смертельно
болен из-за повреждения почек и печени. Вторая: его поведение перед судом и во
время пыток показывает, что этот человек ненормален. Но наверняка главную роль
сыграло еще одно соображение: перекрыть дорогу новой форме борьбы.
На следующий день
Джаладат приехал в свой город. По пути домой он во все глаза смотрел вокруг.
Город был тот же, а люди смотрели на него совершенно равнодушно. Ему стало
больно и обидно. «А мой арест? А пытки? Каждый занят своим делом, как будто в
тюрьмах ничего не происходит! Ради чего тогда страдают, ради чего отдают свои
жизни? Не ради этих же?» Ему даже захотелось крикнуть во весь голос: «Эй, люди,
очнитесь!» Тут его внимание привлек один прохожий: проходя мимо полицейского,
он снял кепку и вежливо поздоровался. «Господи,
ну до каких же пор представители власти будут ходить по нашим улицам,
окруженные почетом? Кода они наконец станут ходить со страхом? Прав был тот,
кто сказал, что именно тогда мы добьемся своего!»
С
этими размышлениями, кто-то хлопнул его по плечу и повернул к себе:
— Неужели это ты?
Джаладат
повернулся – и тотчас его друг Маджид обнял его со словами:
— Я перед тобой
всячески виноват. И пока я жив – я в долгу перед тобой.
— Упаси Бог! – Ответил
Джаладат. – Почему же?
— Как – почему?
Из-за меня ты столько времени просидел в тюрьме!
— Почему – из-за
тебя? Из-за себя.
С этими словами,
Джаладат положил руку на плечо товарища и сказал почти шепотом:
— Не думай об
этом, выкинь из головы. Пошли ко мне.
И друзья пошли
вместе. Первым начал разговор Джаладат.
— Ты за это время
видел мою маму?
Маджид хотел
сказать, что с арестом Джаладата он занял его место подле матери, но вместо
этого ответил:
— Да, иногда я
бывал у нее.
— Спасибо за то,
что ты не забыл ее.
Маджид ничего не
ответил. Когда они вошли, и мать увидела сына – она бросилась навстречу, обняла
и заплакала. Джаладат стал ее успокаивать, и когда мать подняла голову и
внимательно посмотрела на сына – она крикнула:
— О, Боже, что с
тобой сделали?! От тебя же ничего не осталось!
— Матушка,
благодари Бога, что сын вернулся домой живым! – Вмешался Маджид.
Видимо, мать до
сих пор не замечала Маджида. Услышав его голос – она оставила объятия сына и
обратилась к нему:
— Твой друг Маджид
– самый достойный человек! Ни одного дня не оставлял он меня. Все, что мне было
нужно – покупал он. Только благодаря ему, я осталась жива.
Джаладат
благодарным взглядом посмотрел на своего друга, а тот ответил:
— Я – что? Твоя
мама немножко преувеличивает, я не сделал ничего особенного. Да и в конце концов, какая разница – ведь мы с
тобой братья!
— Мы действительно
братья.
Маджид явно не
хотел, чтобы продолжался разговор о его помощи матери; поэтому он перевел его в
другое русло:
— Матушка, лучше
приготовь нам ужин. Савар1 из твоих рук вкуснее, чем люля-кебаб.
— Я в вашей воле,
я все вам приготовлю: но дайте только мне немножко полюбоваться на моего
Джаладата!
Джаладат ни с того
ни с сего рассмеялся: он вспомнил, как разговаривала его мать по-турецки.
— Ну-ка скажи, кто
обучил тебя такому красивому турецкому языку?
— Кроме Маджида,
кто же еще мог!
Джаладат взглянул
на Меджида.
— Это ты с ней
приезжал?
— Ну да, я.
Мать занялась
ужином, а между друзьями тем временем завязался разговор:
— Это вчера у тебя
был суд? – спросил Маджид.
— Да. А ты откуда
знаешь?
— Читал в газете.
— Да ну-у? И что
же они врут?
Маджид достал из
кармана газету и дал ему. Когда Джаладат
увидел свою фотографию на первой полосе – он широко открыл рот от удивлени:.
— Ва-ай!
Но когда он
прочитал под своей фотографией тескт «…Из-за того, что этот террорист еще не
обагрил свои руки кровью, а также из-за того, что он искупил вину своими
слезами перед судом – его освободили из-под стражи»… Он разорвал газету на
клочки и отбросил их со словами:
— Эти безбожники, везде
и во всем демонстрируют свое коварство!
Затем он
пристально поглядел в глаза друга.
— Уж кто-кто – а
ты должен мне верить. Никакой милости я у них не просил и просить не собирался.
Маджид хотел его
успокоить – но Джаладат, не обращая внимания, продолжал:
— Да, я плакал в
суде. Но я не просил милости. Я плакал не потому, что просил прощения, а
потому, что, меня хватила обида. Черт побери! Я всю дорогу думал: «как же могли
они меня освободить». Мне не верилось, что они пошли на такой шаг. Я-то думал:
мало ли что, может в них совесть проснулась? Но оказывается, было совсем
другое. Оказывается, они меня сфотографировали, чтобы показать людям, какие они
милосердные – а с другой стороны, опорочить меня!
Он ударил кулаком
по колену – но тут Маджид прервал его:
— Не бери в голову,
все это – чушь собачья… Думаешь люди не знают как подло они могут все это
сфабриковать? Я же тебя знаю… Стоит ли так переживать за их мерзости?
— Ты меня знаешь –
это верно, а те, кто читает эту «чушь» – знают меня? Все – знают меня? – С
досадой покачав головой, продолжил: – Они коварны и мерзопакостны… С любой
стороны, в любой момент они готовы укусить, подобно слепой змее! Но я не умру от
их яда!
— Забудь, – снова
вмешался Маджид. – В конце концов, всеравно справедливость восторжествует.
— Да, восторжествует.
Но какой ценой?..
— Давай поменяем
тему нашего разговора. Да-ну их к черту! – с улыбкой предлжил Маджид. – Честное
слово, я очень рад нашей встрече. И теперь мы с тобой будем вместе и в радости,
и в горе.
— Едва ли я могу
забыть тюрьму и пытки надзирателей….. – Подумав, Джаладат добавил: – А что с
того, что я их не забуду?
После этого
наступила тишина. Видимо, Джаладат сам захотел сменить тему и спросил друга:
— Скажи лучше, чем
ты сейчас занимаешься?
— Ты сам знаешь,
что источник дохода семьи – земельные владения. После ареста я не хотел
возвращаться домой. Я снял на краю города домик с маленьким огородиком, взял у
родителей денег и открыл книжный магазинчик. На жизнь хватает. В последнее
время я даже нанял молодого человека в продавцы. Я доставляю товар – а он
продает. Но сказать правду, теперь у меня два друга: книга и вино.
— Как?
— Чтение и выпивка
как-то заполняют мое одиночество.
— Как заполняют? –
Спросил Джаладат, не поняв.
— Одно дает разум,
другое забирает. А я «развлекаюсь» этим…
Джаладат от души
рассмеялся, а Маджид на полном серьезе продолжил:
— После того, что
случилось со мной и с тобой – это стало для меня единственным утешением.
Джаладат посмотрел
изумленным взглядом.
— Я и вправду тебя
не понимаю.
Маджид понурил
голову и виноватым тоном сказал:
— С того дня, как
я признался, не выдержав пыток – моя жизнь уже не имеет смысла. И поверь мне,
до сих пор, куда бы я ни ходил – я слышу за спиной голоса. Голоса камней,
кустов, дверей, людей…. Все они повторяют: «трус! Ты предал своего товарища и
сам вышел!»
Джаладат похлопал
товарища по спине.
— Ты слишком
преувеличиваешь свою вину. Ты не прав. Не надо так себя корить.
— Это было
предательство.
Джаладат даже
рассмеялся, хотя и чувствовал неуместность смеха.
— Что ты
говоришь?! Ведь наш с тобой поступок не содержал никаких секретов! От того, что
ты сказал: я тебя научил – ничего не изменило. Тем более, что изначально я всю
ответственность взял на себя. Так что не надо. Ты лучше скажи вот что: чтение
книг – это понятно, это хорошо. А выпивка? Это что?
— Пить тоже
хорошо. Остальное уже – мелочи жизни.
После ужина
товарищи расстались. Но когда на следующий день они встретились в кофейне,
Джаладат, сидя за столом – заметил, что на него указывают, и почувствовал, что
разговор идет о нем. Он спросил друга:
— Неужели моя
фотография и подпись вызвали у людей такой интерес?
— В этом-то и
дело. Каждый из них целыми днями сидит в кофейне, играет – и важничает так,
словно он отец курдов и Курдистана. Не обращай внимания на их сплетни!
Тут к ним
присоединился человек, старше их на несколько лет, с надменным и самоуверенным
видом… Приставил свой стул к их столу и, поздоровавшись, сказал:
— Я знаю, что я
прервал ваш разговор, но мне необходимо встретиться с товарищем… – Он говорил
это Маджиду, указывая на Джаладата. – Товарищ только что вышел из тюрьмы,
поэтому должен написать свой отчет.
— Я? Кому? Для
чего?!
— Да, ты. – Человек
по-прежнему уверенно и уже более жестко продолжал. – Я – представитель партии.
Мы хотим знать: просил ты прощения у врага или нет?
Маджид хотел
вмешаться, но Джаладат не дал ему, ответив сам:
— Я просил
прощения у врага?
— Да, ты. Разве
фотография не твоя?
— Фотография моя,
но прощения я ни у кого не просил и просить не буду.
— Ну тогда напиши
свой отчет.
— Кому?
— Я же сказал –
партии.
Джаладат посмотрел
на Меджида и спросил:
— Что за партия?
Какая еще партия?
Человек ответил
уже с тоном обиды:
— Так ты не хочешь
признавать РПК! И еще говоришь, что не просил прощения у врага!
Джаладат возразил
со злостью:
— Это ты –
представитель партии? Что это за партия, которая верит газете врага и не верит
моим словам?
— Поэтому мы хотим
знать правду.
— Ну, если ты
хочешь знать правду – узнай у моих товарищей по заключению. Они тебе скажут,
сдался я или нет.
— Я понял, что ты
не хочешь контактировать с нами.
— Да, не хочу.
— Теперь я все
понял.
— Что ты понял?
-Я понял, что ты
обос…ся.
— А я вижу, что ты
осел и сын осла!
— Ах, так! Ты еще
и ругаешь партию!
— А кто сказал,
что ты – это партия?
Вставая, незванный
гость бросил:
— Еще посмотрим,
кто тут сын осла!
— Ну, я же сказал,
что это ты!
Человек попытался
схватить Джаладата за грудки; Джаладат тоже поднялся; но Маджид кинулся между
ними с трудом вытолкал товарища из кофейни. Всю дорогу Джаладат повторял Маджиду:
— Господи, ну что
это был за придурок!
Маджид всячески
пытался его успокоить. Это была первая ночь, которую он провел у друга, и
первая его выпивка.
После
того, как Джаладат вышел из тюрьмы, он не находил себе места. Ему казалось, что
весь мир изменился. Даже улицы, даже сам город выглядели по-другому. Он был чужд этому городу и душой, и телом. Он
бродил по нему медленно и задумчиво, словно ненормальный. Он не понимал, что изменился
он сам – а люди и город остались, как были. В каждом человеке он замечал
какое-то равнодушие. «Что это за молчание перед лицом произвола?!» – спрашивал
он себя. И ему казалось, что все окружающие, и он с ними, превращаются в
животных, способных думать только о чреве своем. Это новое чувство, поднявшееся
в нем – сделало его жизнь бессмысленной, наполненной пустотой и одиночеством.
Казалось, что все словно оплетено какой-то невидимой паутиной. У него даже
появилась ностальгия по тюрьме. Видимо из-за этого душевного состояния, он
последовал примеру Маджида и тоже начал пить. Большую часть времени он проводил
у Маджида, и можно сказать, что дом Маджида стал его домом. Он часто оставался там один, когда его друг
уходил на работу или занимался своими делами. Однажды под вечер он, как всегда,
лежал на кровати и читал. Вдруг он услышал, что кто-то входит в дом. Когда
Джаладат поднялся – он увидел, что в доме уже находятся двое. Они поздоровались
и тут же сели. Джаладат обратился с обыкновенным вопросом:
— Что хорошего?
— Все хорошо.
— Если вы пришли к
Маджиду, то он скоро будет.
— Нет, мы пришли к
тебе, — сказал один из них и, как бы шутя, продолжал: –
Что за привычка у тех, кто выходит из
тюрьмы: они сидят и молчат, как будто враг выпустил кровь из их ушей! Вместо
того, чтобы уйти в горы, присоединиться к герилла – они уходят в свои норы и
занимаются чтением.