ИЗГОЙ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

БАВЕ НАЗЕ

После этого он
замолчал.

Джаладат не знал
что делать. И тогда следователь впервые смерил Джаладата взглядом от головы до
пят. Затем посмотрел ему прямо в глаза и сказал: «А, ты еще стоишь? Садись!»
«Полиция – и уважение?!» – с удивлением подумал Джаладат и сел. Следователь
достал лист бумаги и ручку, пододвинул к нему и сказал:

— Твой друг во
всем признался…

При этих словах
Джаладат широко открыл глаза и чуть не воскликнул: «В чем признался?» Но
следователь, не позволяя ему размышлять, продолжал:

— Сейчас ты тоже
должен написать здесь, – его голос посуровел – да, да, здесь. Напиши все. Кто
вас подговорил, и для чего вы это сделали…

Джаладат хотел тут
же ответить, но следователь не дал ему высказаться: «Иди, пиши». При этих
словах, двое полицейских вошли в комнату, забрали его и отвели в камеру. Но
теперь у него была ручка и бумага. 

Едва сев, он
спросил себя: «А в чем, собственно, признался Маджид? Разве есть в чем
признаваться?»

И он задумался.

На следующий день,
когда надзиратель открыл дверь камеры, чтобы вести его к следователю – на
бумаге не было ни слова. Войдя в кабинет, он положил на стол ручку и совершенно
чистый лист. Увидев это, следователь сказал с иронией:

— Сударь, почему
вы не написали свои показания?

— А что мне
писать?

— Но я же
объяснил!

— Так что именно?

Тут следователь не
выдержал:

— Сукин сын! Я же
сказал: пиши!

На этот крик в
кабинет вошли два полицейских, заломили ему руки и ударили по почкам и печени.
От боли у него перехватило дыхание..

— Отпустите его!
Он и так во всем признается! Не так ли? – Спросил следователь, обращаясь к
Джаладату.

— Что – «не так
ли»? – спросил Джаладат с видом простодушия.

Хотя ответ
Джаладата следователю не понравился, тем не менее он взглядом велел полицейским
выйти. Затем мягко сказал:

— Ну, ладно.
Сейчас ты увидел своими глазами, что я могу уничтожить тебя одним движением. Но
я не буду делать этого. Ты еще молод. Я понимаю, что кто-то играл тобой. Лучше
скажи, кто тебя подтолкнул.

— Кто подтолкнул?
Зачем меня подталкивать?

— Сын осла! Ты
что, идиот?

— Почему – сын
осла?

— … твою мать! – Следователь
поднялся с места и закричал: – А чей ты еще сын?!

— Я сын своего
отца.

У следователя
потемнело в глазах.

— Сын ста ослов и
ста шлюх!

Опять вошли оба
полицейских и с ходу начали избивать Джаладата. Они избивали яростно, а
следователь наблюдал за этим зрелищем с полным хладнокровием. Джаладат сжался,
защищаясь от ударов. У следователя, все было расчитано: когда бить, когда
останавливаться, когда принимать решения. И сейчас, исходя из этих расчетов, он
приказал:

— Хватит. Уберите
его.

На этот раз,
полицейские волоком потащили его в камеру.

К вечеру Джаладат
почувствовал, что у него болит все тело. Особенно болели почки. От боли, он не
мог уснуть до самого утра. Наутро его вместо завтрака привели к следователю. Он
с трудом мог стоять в кабинете, согнувшись из-за боли в боках. Следователь
окинул его равнодушным взглядом и стал рассматривать дело, которое держал в
руках. На мгновение наступила тишина. Неожиданно следователь отшвырнул дело:

— Я только что
читал показания твоего товарища. Он написал о тебе все, что знает.  Почему ты, дурак, не хочешь рассказать правду
сам и тем облегчить свое наказание?

Превозмогая боль,
Джаладат ответил с прежней уверенностью:

— Какую правду?

С трудом
сдержавшись, следователь сказал:

— А сколько есть
правд?

Джаладат, тем же
равнодушием, ответил:

— Одна.

— Ну так скажи ее!..

— За что вы
арестовали меня и почему пытаете?

Следователь
прямо-таки обезумел.

— Вы только
посмотрите на этого шлюхиного сына! Ну, разве не из-за ответа на этот вопрос я
е…у твою мать?

С этими словами,
следователь вышел из-за стола, подошел к Джаладату и стал бить его разом по
обоим ушам. Он бил и ругался:

Сначала Джаладат
выдерживал удары, потом упал в обморок. Следователь открыл дверь и попросил у
полицейских воду. Он побрызгал на его лицо, и Джаладат начал приходить в
себя.  Заметив, что он очнулся,
следователь сказал с угрозой:

— В последний раз
спрашиваю: почему ты порвал паспорт и кто тебя надоумил так поступить?

Джаладату
казалось, что голос доносится откуда-то издалека, и лицо следователя плыло
перед ним, как в тумане. Его начало рвать.

—  Ах ты, шлюхин сын! Вместо того, чтобы
отвечать, ты притворяешься больным!

Следователь
позвонил. Вошли полицейские.

— Приведите его
друга!

Эти слова
подействовали, как холодный душ. Моментально его сознание прояснилось. Хотя он
еще ощущал тошноту – желание увидеть Маджида заставило позабыть обо всем.
Почему он хотел этого в таком положении? С одной стороны, он хотел, чтобы друг
стал свидетелем его пыток, с другой – было интересно: что он станет говорить? И
как только их взгляды встретились – его друг опустил глаза.

— А ну-ка, шлюхин
сын, скажи, что он тебе говорил? – велел Маджиду следователь.

Не поднимая головы,
Меджид начал отвечать:

— Он сказал, чтобы
мы разорвали паспорта…

— А, шлюхин сын!
Ты слышал, что он сказал?

Джаладат, конечно,
был удивлен признанием товарища. «Эх, Маджид, Маджид! – Сказал он про себя с
упреком. – Зачем же ты так?» Тем не менее, он не увидел в этих словах особого
преступления: «из-за страха, что ли, или от пыток?» И для того, чтобы прогнать
страх у своего друга, он дерзко ответил:

— Да, я сказал
это.

Он посмотрел на Маджида.

— Я сказал это
ему, и скажу всем.

Произнеся эти
слова, Джаладат ясно понял: ему уже нет спасения. И поскольку Маджид останется
единственным свидетелем его гибели, хотя он и подвел его – Джаладат обратился к
нему:

— Если я погибну –
расскажи людям, за что я отдал свою жизнь.

После этого он уже
ничего не видел и не слышал. Когда он пришел в себя – то обнаружил, что рука
следователя держит его за грудки. 
Прижимая его к стене, следователь говорил на чистейшем курдском языке:

— Шлюхин сын! Ради
кого и ради чего ты хочешь погибнуть?

При звуках
курдской речи, в устах следователя, – в голове у Джаладата все смешалось.
Наконец он осознал, что перед ним – курд, и курд поступает с ним так
зверски.  И его еще сильнее охватил гнев.
Он ответил по-турецки:

— Ради кого и ради
чего я погибну – понятно. А вот ради кого и ради чего ты это делаешь – не
понятно даже Богу.

Сколько его били
после этого – Джаладат не помнил. Он помнил только, что очнулся в своей
одиночке. И после этого дня пытки для него стали тем же, чем были завтрак, обед
и ужин. Время потеряло свой счет. Одиночество, пытки и боли во всем теле –
стали его постоянными спутниками. Мир без неба, тупые охранники, еда, которую
невозможно есть, голод после этой еды – все это стало неотделимой частью его жизни,
если только это можно называть жизнью. Но хуже всего – засевшая в голове мысль,
вопрос, постоянно вертевшийся у него на языке: «За что? За что эти дикие пытки?
За что этот беспричинный арест?» И, может быть: «За что этот безрезультатный
поступок?»       Джаладат уже не знал,
сколько времени это продолжалось, сколько прошло ночей и дней. Но однажды был
отдан приказ: «Отвезите его в тюрьму1, в какую-нибудь одиночную камеру, чтобы
он там зализывал свои раны – а затем передайте 
в суд».

         После
соответствующей «косметики», его привели к прокурору. Не успел он войти, как
ему был задан вопрос:

— Ты еще стоишь на
своем?

— На чем стою?

— Ты признаешься в
том, что оскорбил нашу Республику?

— Нет.

— Но тогда зачем
ты порвал паспорт?

— Если бы тебе
дали арабский паспорт и сказали: «ты араб» – ты бы согласился?

— Эй, что за
длинный язык!

— А за что такая
несправедливость?

Прокурор понял,
что разговор бессмысленен, и решил передать дело в суд.

За несколько дней
до начала суда люди, работавшие с его делом, удивились его сопротивлению. «Молодой
человек – и такая сила воли?» Они задавались этим вопросом, так как знали, что
он – не из политизированной семьи. Допустим, в его семье и занимались бы
политикой. Но что за железная воля! Они определенно знали, что он не является
членом какой-либо партии. Но откуда это упрямство, откуда эти взгляды? Они даже
почувствовали какой-то страх, столкнувшись с этим новым явлением. Не лучше ли
его отпустить – и тем самым все замять? Такое мнение возникло у них по двум
причинам. Во-первых, человек, вынесший столько пыток и ничего не сказавший –
точно и далее ничего не скажет. Зато его освобождение вызовет в обществе
подозрения.  Во-вторых, после таких пыток
человек – уже не жилец. И дело Джаладата было подготовлено для передачи в суд.

         В
день суда ему завязали глаза, посадили в закрытую машину – и повезли. С
прибытием, развязали глаза и сказали: «иди, не поднимая головы и не глядя
вокруг». Жандармы из охраны говорили это, хотя хорошо знали характер узника.
Какие бы пытки к нему ни применяли – он всегда молча сопротивлялся, словно его
тело ему не принадлежало.

         Джаладат
остался Джаладатом и вновь показал свой характер. Едва выйдя из машины, он
тотчас поднял голову и, хотя после повязки ему и трудно было глядеть на свет –
обвел взглядом все вокруг. Тотчас он получил удар прикладом. Не обращая на него
внимания – Джаладат задрал голову и глубоко вдохнул свежий воздух. И он впервые
ощутил, какое стоит время года. Он был арестован в начале зимы, но теперь
чувствовал, что стоит конец весны – начало лета. Он вновь глубоко вдохнул – и
уловил специфический запах тюрьмы. Вольный воздух ударил его в нос. Да, его
руки были скованы наручниками, но он чувствовал себя почти свободным. Он
внимательнее осмотрелся вокруг и заметил, что на него никто не обращает
внимания. Некоторые оглядывали в его сторону – и равнодушно продолжали свой
путь. Неожиданно его сердце сжалось, он начал жалеть о своем поступке. «Неужели
я сделал глупость?» – спросил он себя. С этим вопросом, он прикусил губы и
потупил голову. Пройдя несколько шагов, он вновь поднял голову, и его взгляд
встретился со взглядом какой-то девушки. Она подмигнула ему и губами послала
поцелуй. Видимо, охранники заметили это: они стали ругать девушку, а Джаладата
толкнули, чтобы он шагал быстрей.

         На
скамье подсудимых, две вещи не выходили из головы Джаладата: воздушный поцелуй
девушки и вольный воздух. Его заставил очнуться монотонный вопрос судьи:

— Твое имя?

Так же монотонно
Джаладат ответил.

Когда судья задал
вопрос: «считаешь ли ты себя виновным?» Джаладат сказал:

— А что я
совершил, чтобы считать себя виновным?

— Разве  оскорбление государства – это не
преступление?

— Государство
требует от меня стать скотом, а я говорю: нет, я не хочу.

         Их
взгляды встретились. Холодные и удивленные глаза судьи. Большие очки на
маленькой голове,  сидящей на
несоразмерно крупном теле; судейская мантия с огромным стоячим воротником, из
которого едва виднеется эта голова.  Он
напоминал ежика. Словно кто-то пощекотал Джаладата: он громко засмеялся. Да,
да, громкий смех  в зале суда! Судья
машинально обвел взглядом подсудимого и охранников, явно требуя, чтобы они его
успокоили. Затем, также мимо воли, взглянул на лежавшее перед ним дело:
слабоумный, что ли? После чего громким голосом приказал:

— Уведите его
отсюда!

И было решено,
чтобы он прошел обследование у психиатра.

Конечно, смех в
суде, ходьба с гордо поднятой головой – стали причиной новых непрерывных пыток.
После пыток, он на какое-то  время вновь
остался один. Начальник тюрьмы, который сам себя называл «отцом пытки», сказал
своим подчиненным:

— Сто процентов, у
этого щенка мозги не в порядке.  Поэтому
он не чувствует боли. Завтра отведите его 
к врачу.

Один из
подчиненных предложил:

— Не надо к врачу:
позвольте, я испытаю на нем свой метод.

«Отец пытки»
посмотрел на него с удивлением:

— Разве есть
пытки, о которых я не знаю?

— Где-то я слышал
или читал, что если сумасшедшему прижечь тело – у него зрачки не расширятся, а
у нормального – расширятся.

— Так чего же ты
мне этого раньше не сказал?! Ну-ка быстро, давайте его сюда!

Тотчас привели
Джаладата. «Отец пытки» зажег сигарету, прижал к руке Джаладата и одновременно
требуя, чтобы тот смотрел ему прямо в глаза. Но Джаладат, как всегда, не
выполнил приказа и крепко зажмурился. «Ну, теперь попробуй, открой глаза этого
щенка!» «Отец пытки» понял, что приказ открыть глаза был ошибкой. Даже если
сейчас его тело будут рвать клещами – он глаз все равно не откроет. Испытание
провалилось. Тогда он приказал: «Принесите заключение нашего врача, что этот щенок
стопроцентно нормален, и приобщите к делу. А теперь отведите его в камеру, где
сидят сознавшиеся. Может быть, хоть они на него повлияют! И пусть начнет с
бани.»

Когда Джаладата
ввели в камеру сознавшихся, один из надзирателей сказал: «Готовьтесь к бане!»
Затем обратился к Джаладату: «Ты здесь новенький, они тебе все объяснят».
Джаладат, как всегда, не подал никакого вида. Он окинул камеру взглядом, ища
свободное место. Но люди, бывшие в камере, зашевелились и выстроились перед
дверью. Он смотрел на них, удивленный таким послушанием. «Что за зайцы!» –
думал он. Сам он стоял абсолютно свободно. Конечно, он бы не выполнил приказа
надзирателя, если бы речь не шла о бане. Впервые за столько времени, он должен
был помыться! И он встал, готовясь идти на выход. Но обстановка заставила его
почувствовать, что для него начинается новый этап. Поведение заключенных ему не
нравилось. Как ни странно, перед глазами его вновь мелькнула девушка, пославшая
воздушный поцелуй. Забыв обо всем, он подумал: «Смогу ли я еще раз ее увидеть?»
И каждый раз, когда она появлялась перед его глазами – он задавал себе один и
тот же вопрос: «Этот поцелуй – был ли он знаком жалости или восхищения?».

         …Дверь
открылась. Заключенные один за другим вышли во двор для прогулок. Так же
дисциплинированно они встали во дворе, и надзиратель сказал: «Как принимать душ
и мыться – вы знаете без меня. Начинайте!» С этими словами он ушел. Первый
заключенный поднял крышку канализационного люка и спустился вниз. Вышел он в
дерьме с головы до пят. Когда Джаладат это увидел… «Боже мой! А я-то все думал,
как это совместить: тюрьма — и баня?» Следом спустился другой, затем
третий…Глядя на них, Джаладат проговорил вслух: «Господи, какие же вы мужчины?!»
Уходя из «бани» все вновь встали строем. Один Джаладат, сухой, стоял рядом.
Когда надзиратель увидел, что Джаладат не «помылся» – последовало все то же…

Когда и как его привели
в камеру – он не помнил. Но как только он пришел в себя – ощутил знакомые боли
в почках, печени, глазах. Машинально он осмотрелся, увидел этих сдавшихся людей
и подумал: «Пусть уж лучше будет болеть тело – чем душа!» Как ни странно, на
этот раз, какие бы боли ни были – на душе он ощущал легкость. И эта душевная
легкость сопровождалась гордостью, что он вновь продемонстрировал свое
достоинство перед другими заключенными. Что же касается «сознавшихся», то
некоторые из них смотрели на него с 
завистью, некоторые же – с ненавистью. Одни думали:  «И откуда только он взялся на нашу голову!»,
тогда как другие:  «Эх, будь мы прокляты,
что мы позволили боли тела победить боль души!»

         Джаладат,
словно, прочитал их мысли. Поэтому он как-то вслух сказал: «Еще не поздно. Вы
можете вернуться к сопротивлению.»

         Конечно,
тот, кто не сопротивляется – не может вернуться к сопротивлению. Но для тех,
кто в душе еще не полностью сдался – пример Джаладата мог стать уроком.
Джаладату ответил человек, видимо, из первой категории:

— Мы сделали, что
могли. Теперь – очередь тех, кто вообще ничего не сделал.

Джаладат окинул
его взглядом, полным муки, и после короткой паузы сказал:

В нашей ситуации –
разве можно сопротивляться время от времени?

Но человек явно не
хотел вступать в дискуссию. Он сказал:

— Видимо, этот
новенький. Ты не знаешь, что спорить запрещено?

Тут Джаладат не
выдержал и с раздражением крикнул:

— Неужели мы до
такой степени опустились?

Видимо, крик
Джаладата дошел до надзирателя, поэтому он быстро подошел к двери и открыл
окошко:

— Это кто там еще
разговаривает?

Не дожидаясь
ответа одного из «сознавшихся», Джаладат ответил:

— Это я. А что,
уже и разговаривать запрещено?

Надзиратель  вошел в камеру со словами:

— Здесь запрещено
все.

И начал бить
Джаладата.

Несмотря на то,
что к предыдущей боли прибавилась новая, Джаладат отвечал:

— Мы вашему
приказу не подчиняемся, мы все равно будем говорить.

— Кто это  – «мы»?

— «Мы» – это я и
мои товарищи по камере.

Надзиратель громко
расхохотался.

— Ну-ка, давай,
спроси: кто из них тебя поддерживает?

Двое из
тринадцати, бывших в камере, нашли в себе силы и ответили:

— С сегодняшнего
дня мы тоже будем говорить.

После таких слов,
надзиратель вызвал на подмогу своих товарищей. Все вместе они накинулись на
этих двоих и Джаладата – и началось…

После этих событий
Джаладата перевели в другую камеру. Не успел он войти – как почувствовал, что
сидящие здесь отличаются от предыдущих. С его приходом один из них тотчас
заговорил с ним. Это еще больше воодушевило Джаладата, и, можно сказать,
впервые за все время своего ареста он провел ночь с удовлетворением. Но, какую
бы симпатию он не чувствовал к заключенным – они смотрели на него с
настороженностью. Почему? Это были как раз те, кто возглавлял политзаключенных
в разных камерах. И  с приходом нового
человека, они прежде всего проверяли: не наседка ли это?

Но опытные
заключенные быстро сообразили, что к чему.

Конечно,
руководство тюрьмы отлично понимало, кто находится в этих камерах. По двум  причинам оно перевело Джаладата именно сюда.
Первое: чтобы его хоть временно сочли сомнительным типом; а второе – они пришли
к выводу, что с Джаладатом уже ничего не поделаешь. И пусть уж он лучше будет с
этими, чем заражает своим сопротивлением «сознавшихся».

Продолжение следует…